Андрюха, да не свети ты мне в глаза! Я ж ни хрена не вижу, сейчас на опечку сядем, пассажиров к чертям утопим. Не, Серега, не успеем сесть, я их раньше за борт сброшу! Андрюх, тогда уж и их бутор не забудь выкинуть, но смотри, только не весь! Ха-ха-ха… Спиннинги только модные оставь. Лодки… ну и еще что-нибудь по мелочи, что самим пригодится! Пашка, ну-ка нос лодки в реку давай! Да ты что ослеп, не видишь разве, сейчас на берег выкинет! Ты ж родом с этих мест, или нет?! Шест возьми и правь! Давай-ка все на правый борт, щас опрокинемся же! Да не все разом, а по одному! Во, мля-адь, сапогом опять задели за опечку, так и утонем все разом. Не, винт не задели. Что, что?… Я ж говорил тебе, выкидывай пассажиров за борт! Сами до самолета доплывут, как раз ко вторнику. Видишь, лодка какая перегруженная, за каждый камень цепляется! Туман садится, ни хрена не видать уже. Да что ты мне опять в глаза светишь?! Ты вперед свети! Ну-ка, давай-ка во-о-о-н под тот камень… посвети фарой. Во, Николаич, гляди! Видишь хариуса теперь? Щас я его острогой и прижму! Мля-адь! Пока за мелочью гонялись, опять крупняка упустили!

  Сергей, хозяин «пироги» (длинной деревянной, из просмоленных досок, лодки), словно Харон из древне греческого мифа, переправлявший души умерших в царство теней, правил лодкой по едва только ему и его приятелю заметным приметам.

  Андрюх, глянь фарой, на дне это не плитняк уже пошел? Плитняк? Так плитняк, или не плитняк? Красную горку-то мы уже проплыли… кажется. Скоро стрелка должна быть… Ага, Николаич, устье, в основную, нашу, реку скоро должны войти. А там на моторе уже пойдем, там глУбоко. Андрюх, ты мне отчет давай по глубине… да, ежеминутный! Ага, как на подводной лодке!

  Но вот, наконец-то, медленно и едва ли не робко заурчал Нептун на корме, затем постепенно набирая силу и мощь, погнал уже решительно волну от деревянных низко огруженных ее бортов. Встречные обрывки тумана, то расступались, обнажая чернеющие силуэты берегов, а то и вовсе их вновь заслоняя, вгоняли в омерзительный холод, заставляя все тело собираться в единый тугой комок непроизвольно дрожащих мышц. Наконец справа показался чернеющий вдали берег, а над ним светящееся одеяло тумана. Николаич, смотри, город-герой Байкит! Уже немного осталось...

...

Тугой, невероятно плотный встречный ветер на некогда зеркальных плесах, отражавших дивное мерцающее золото короткого бабьего лета Эвенкии, разогнал нешуточную волну, и река, до того лениво дремлющая на них, тут же превратилась в бушующее море. Казалось, что этой скачке по волнам на наших утлых резиновых лодочках никогда уже не будет конца, берега застыли и не движутся, а если и есть какое-то движение, то тогда только назад, обратно, к месту высадки нашей вертолетом, туда, в самые верховья первой нашей реки. Весла, проваливаясь между волнами, хватали лопастями воздух, словно загнанная на скачках, больная астматичная лошадь. Веселые, резвые перекаты, на которых было удобно отдыхать в нашем нескончаемом гребном марафоне без ветра, неожиданно превратились в череду кипящих валов, с вершин которых ветер срывал обрывки пены, гневно бросая их наотмашь в лицо. Тупая, изнурительная гребля, попытка… гребли, в такие моменты невольно вызывала, отчего-то, в памяти слова из песни Высоцкого: «И думал Буткевич, мне челюсть кроша-а-а, что жить хорошо, и жизнь хороша-а-а!».

К вечеру, часам к четырем, мы увидели по левому берегу на почти обмелевшем от летней засухи ручье, заваленном в русле и устье камнями-булыганами «пирогу» под мотором. Это была лодка – надежда! Надежда, которая вновь заставила поверить почти в растаявшее в этой отупляющей гонке со временем и борьбе с ветром, несбыточное уже было желание как можно скорее, в назначенный заранее купленными билетами срок, добраться до аэропорта, а значит и домой, в Красноярск! Людей не было… В самой лодке с откинутым мотором лежали всякие разнообразные вещи, ясно говорившие о том, что хозяева люди вполне серьезные, в тайге по своим каким то нужным делам, где то рядом и сейчас, или чуть позже, должны вернуться. Пока варился наш немудреный обед на берегу показывалась и вновь исчезала куда то странно молчащая лайка.

О, чай варится! Нальете? С этими словами на берег, по камням спустился к нам поджарый, за спиной с рукодельной из алюминия заплечной флягой литров на сорок, доверху наполненной брусникой, легко одетый, в защитном костюме, с совком для сбора ягоды в руке хозяин «пироги». Представились. Сергей показался вполне понимающим мужиком, и на нашу просьбу помочь, хоть и уклончиво, но все же наконец согласился, в особенности с нашими доводами о невозможности самостоятельно в срок самосплавом дойти до Байкита, буркнув только при этом предварительно вопросом: «Елочку пробовали привязать?»

Пробовали… как же. Пробовали. «Умная елочка, сама находящая струю» по Пашкиному выражению, в конце концов, затащила его в улово и там встала, въехав в камень-одинец, намертво к нему приклеившись. Ну, вы как хотите, можете и в избе нас подождать пока мы ягоду доберем, или… здесь, на берегу. Так и быть, подберем вас. Тяжело будет… но… подберем. А можете и на другой избе остановиться, ниже. Эта все же маловата будет на четверых. Переночуете там, утром, или к обеду вас и подберем.  

Ветер – особенно хорош в тайге, на сплаве, на плесах во время буйства мошкИ жарким, знойным летом. Сейчас же сентябрь вовсю… казалось бы, что этой гадости должно быть в это время года совсем мало, однако же ее было много, очень много, она норовила залезть непременно в глаза, уши и нос, мешая не только дышать, но и смотреть за «дорогой» в короткие промежутки между зверствующими порывами ветра. Мешала, да нет, это не то слово, пожалуй, все же она свирепствовала! Солнце с мошкой в глаза, да еще как раз на перекатах и шиверах, где только… того и гляди – это… вполне, должен вам сказать, незабываемое… редкое удовольствие! Но! Я был сейчас согласен на мошкУ и мокреца, лишь бы только не ветер! С ветром вконец растаяли ранее, еще дома, взлелеянные мечты на этой уже реке половить на крупные, тяжелые блесны, воблеры и мыши. Гигантские таймени и щуки остались только в мечтах… С этим безумным, почти не утихающим ветром таяли и надежды на скорый ночлег.  

Да, да… Мы все же их догнали! После ночевки в охотничьей, некогда наверное благоустроенной охотничьей избе, выгребая вновь против неутихающего ветра, миновав вовремя назначенное место встречи и не найдя их там, полагаясь уже только на свои силы и уже рассчитывая всерьез плыть ночами, дабы успеть к самолету, безостановочно, словно автоматы гребя, почти к вечеру, но все же еще засветло… мы все же их догнали. Неспешно допивая чай, как будто так все и было задумано, наши спасители пригласили к костру погреться, сварить чаю, а потом уже и отправляться, бортами наших резинок прицепившись к «пироге». Скоро, уже очень скоро стало понятно, что такой способ чреват плачевными последствиями, и не только в виде забортной воды… впрочем, также как и способ транспортировки «паровозиком». Резинки то взлетали над волнами, то начинали буравить воду носами, грозя перевернуться вместе с их седоками. Вы пробовали кататься «на американских горках»? А поздно вечером, в тайге? Нет… Я же… попробовал… этой осенью, 12 сентября. Наверное, где то, на морском побережьи, где-нибудь на Майорке, за такой «сервис» надо было бы заплатить не один десяток американских рублей, нам же он обошелся всего-то по тысяче наших «деревянных» с носа. Вовремя отказались и от него. Оставшаяся на привязи к тому времени только одна из лодок уже под ночь неожиданно вдруг перевернулась. Хорошо, что выдернули быстро вещи из воды, да и седок ее уже находился в «пироге». Славно покатались!

К самолету успели. Заранее. За два дня до отлета. 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Такого отвратительного сплава, особенно на выходе с Реки, у меня давно не было.

Но.

Прошла уже вторая неделя со дня возвращения в Красноярск, а ж ведь снова туда хочется!